СМОЛЕВИЧИ. Работники реанимации очень осторожные люди: они никогда не желают друг другу хорошего дежурства, удачи или спокойной ночи. Если им пожелали хорошего дня, то они не присядут, а если доктор потрогал пустую кровать, то в течение 5 минут на ней будет лежать пациент. Да, в чем-то они суеверные люди, но это последний оплот по спасению человеческих жизней. И часто такой шанс дают именно они – доктора и медперсонал реанимации Смолевичской ЦРБ.
Мы поговорили с медсестрой этого отделения Натальей Никифорович о том, почему реанимация – это не последнее пристанище, как спасали пострадавших в ДТП 20 февраля 2023 года и о том, что в их команде важен каждый сотрудник: от врача до санитарки.
– Откуда вы родом?
– У меня богатая родословная. По отцовской линии мы – Фридрихи. Папа мой местный, сейчас ему уже 75 лет. У него было 7 братьев. Мой дед, Павел Антонович Фридрих, был парторгом партизанского отряда «Разгром». А ветвь по маме – Потапчики. Они вдвоем воевали: и дедушка Иван Андреевич, и бабушка Наталья Филипповна. На войне познакомились. Поженились в Вене.
– Как вы пришли в медицину?
– В 1992 году поступила в Борисовский государственный колледж (он тогда еще был училищем) на акушерско-фельдшерское отделение. Когда была практика, поработав в роддоме, поняла: это не мое. И расстроилась, что не нашла себя. Но по воле случая бежала в другой корпус в лабораторию и встретила заведующего отделением реанимации, который был хорошим другом нашей семьи. Он предложил перейти к нему в отделение на практику. В итоге меня перераспределили в реанимацию. В 1995 году пришла туда на работу.
– Нашли себя здесь?
– Я очень люблю свою работу. В 2011 году стала анестезиологом. До этого трудилась на посту, но и сейчас там помогаю. Очень мне нравится работать в операционной. У нас есть четкий алгоритм взаимодействия. Больного подали, мы поняли, что надо делать, и начинается поэтапная работа.
Диплом анестезиолога я получила на последипломном образовании, училась в Барановичах. Немного расстроилась: ребенок был маленький, как его оставить. Но муж вырастил детей. Я же на работе сутки через сутки. Мама спала, а папа занимался детьми. Все утренники, косички плести – это все муж. Он у меня замечательный, как в сказках бывает, так и у нас.
– Какой случай из практики запомнился больше всего?
– ДТП 20 февраля прошлого года. Именно в тот день мы поняли, насколько слаженный у нас коллектив. Мы со старшей медсестрой Яной Александровной Копыток спустились первые в приемный покой. Нам сказали, что произошла большая авария. Сразу подумали, что это учения. Они у нас часто проводятся. Все, что необходимо, во время учений отрабатываем. И навыки эти очень пригодились. Когда спустились, я сразу поняла, что надо идти в операционную. Внизу людей было много, помогали прибывшим. А вот в операционной я уже развернула экстренную операционную для первой прибывшей девочки. В процессе хирургического вмешательства Сергей Михайлович Кутас был с ней. А я уже разворачивала вторую операционную и ждала следующего пациента.
Наша задача была спасти. Самое главное – обезопасить человека, убрать все, что ему мешает жить. Мы стабилизировали пациента, полчаса после операции следили за его гемодинамикой: если давление держит, пульс хороший, дыхание, то реанимационные мобильные бригады перевозили его в область.
Когда это все прошло и забрали последнего пациента в Минск, мы все сели и подумали: «Да, мы – команда».
Это было самое страшное за время моей работы. Особенно потом, когда мы узнавали истории этих детей, начали поэтапно оформлять. В этот момент многие наши работники, которые были дома, как только в СМИ прошла информация, сразу приехали. Из различных отделений пришли сотрудники помогать: все, от врачей до санитарок. Это была колоссальная поддержка. Она дорогого стоит. Я считаю, что мы, белорусы, – сильная нация. Мы часто вспоминаем этот случай на работе, особенно те, кто был вначале. Мурашки бегут… Домашние мои волновались и переживали за меня. Я с ними связалась только в 3 часа ночи. Утром пришла, с семьей поздоровалась и просто упала на диван, до 16.00 спала как убитая. Хотя обычно никогда после работы спать не ложусь.
– Для многих людей реанимация – это как последнее пристанище…
– Нет, абсолютно не так. Это утопическая идея, которая не понятно у кого возникла. Реанимация – это один из шансов выжить. Потому что там работают самые лучшие специалисты, там не бывает случайных людей. Да, реанимация – иногда это смерть, и не все морально выдерживают страдания людей. Надо научиться не принимать эту боль на себя. И на это уходит не один год. Я иногда вспоминаю пациентов и начинаю плакать. Особенно очень жалко детей. У нас общая реанимация, но когда поступают дети, болит сердце.
– С какими сложностями еще приходится сталкиваться?
– Еще тяжело в плане ухода за пациентами. Больница не может себе позволить заказывать памперсы в аптеке. Иногда очень трудно работать с некоторыми родственниками поступивших больных, которые живут по принципу: «Вы нам должны. Зачем мы будем приносить памперсы, у вас должны быть». Мы должны им что? Человек запустил себя до такого состояния, что его привезли в реанимацию. Это уже не простое состояние. Родственники видели, как он себя губит, сидит дома, пьет. Они знают об этом, но не принимают никаких мер, не вызывают доктора, просто наблюдают, а потом у него случается белая горячка. «Подумаешь, он выпивал, как все», – считают они и следом говорят, что мы им должны. Но только что?
– По работе вы с родственниками взаимодействуете?
– Конечно, когда на посту дежуришь, то общаешься с родственниками. Их пропускают в реанимацию, но сначала оценивается состояние пациента, может ли он перенести встречу, да и родственники бывают разные. Кто-то с поддержкой приходит, кто-то начинает «голосить». Доктор смотрит на их психосоматическое состояние, чтобы не навредить пациенту. Мужчины обычно не плачут, берут себя в руки и поддерживают пациентов. А вот женщины, особенно мамы, они по-другому реагируют. Надо дифференцировать – кого пускать, кого нет. Также с родственниками общаемся по телефону, но так медсестра не имеет права предоставлять информацию. Просим позвонить в ординаторскую врачу. Все боятся реанимации и спрашивают, почему она на 5-м этаже. Обычно отвечаю: «Ближе к Богу – прямой коридор, он на нас смотрит, и вот – благодать».
– Вы сообщали хоть раз о смерти?
– Это делают доктора. Но один раз пришлось. Врача не было на месте, он был в приемном покое, а родственники долго ждали и, судя по всему, уже все поняли. Я посчитала, что держать их в неведении будет просто кощунством. Это всегда очень тяжело, хоть и ушел из жизни не твой родной человек, но все равно искренне соболезнуешь. Это горе… Оно становится каким-то осязаемым, когда сообщаешь о смерти. Эта аура действительно есть. От людей в такие мгновения исходит такая безысходность…
– Чудеса в медицине случаются?
– Бывают такие моменты: ты смотришь на анализы пациента и на то, что творится на мониторе. С опытом уже разбираешься во многом и думаешь, как он еще жив. Но человек выздоравливает и на своих ногах выходит из больницы.
Давным-давно работала на посту. Была у нас пациентка Нина Анатольевна, перенесшая тяжелейший инфаркт. Раньше не было таких современных препаратов и не делали коронарографию. Женщина отлежала один инфаркт, а через 2 месяца поступила повторно. Мы думали, что все. Она бледная очень была, сердце на последнем издыхании просто работало. Но выжила вопреки всему. Уходишь с работы, потом возвращаешься и очень радуешься, что она жива. Затем ее выписали, перевели в кардиологию, где она тоже 2 месяца пролежала. Потом была реабилитация. Позже я ее встретила в Смолевичах. Пациентка очень благодарила за то, что спасли ее. Много людей при встрече благодарят сотрудников реанимации.
– У пациентов после инфарктов и инсультов есть ключевые сутки?
– Да. Первые сутки организм борется на самом пределе своих сил. Это по наблюдениям, по мониторингу ты понимаешь.
Есть еще «байка» (хотя это на самом деле так): с 4 до 5 часов утра надо очень внимательно относиться к тяжелым больным. Это время, когда человек может умереть. Если есть такие больные в палате, то мы не оставляем их, настраиваем мониторинг на каждые 5 минут: проверяем давление, пульс, сатурацию.
– Как вы переключаетесь, что помогает?
– Юмор помогает. Я знаю много шуток. На работе говорят: раз Наталья Геннадьевна пришла, значит, будем улыбаться.
Но больше всего помогает и поддерживает семья. Моей дочери 26 лет, она получает второе высшее образование, учится на социолога, а по первому диплому она – филолог. Сыну 18 – он будущий доктор, пошел по моим стопам. Я его отговаривала: врач – это не только белый халат. Это и моча, и кал, и гной, и тошнота, и рвота, и вонь, и алкоголики, и люди с низкой социальной ответственностью. Но он стоит на своем. Я очень горжусь своими детьми.
